Запись бесед журналиста Мухаммада Хамди с выпускником Сорбонны, одним из самых значительных исламских мыслителей, и идеологов современности Хасаном аль-Тураби вышла в США отдельной книгой под названием The Making of an Islamic Political Leader («Формирование исламского политического лидера»). Приводим некоторые выдержки из этого издания.
Мухаммад Хамди. Определенные влиятельные круги в Соединенных Штатах открыто выступают против власти «фундаменталистов». Как вы объясняете оппозицию Америки исламскому правлению? Мотивируется ли она религиозными или политическими соображениями?
Хасан Тураби. Американское общество вряд ли имеет хоть какое-то представление о том, что происходит в остальном мире, потому что Америка – смесь штатов, объединенных федеральной системой. Те, кого выбирают в федеральное правительство, находятся под влиянием различных лобби, независимо от их личных убеждений. Лобби играют центральную роль в направлении американской внешней политики. Избранные представители обычно свободны от любых обещаний, которые они могли делать своему электорату. Сенаторы и президенты обладают полной свободой в иностранных делах. Они обычно придерживаются той экономической политики, которая выгодна самим американцам.
Отсутствие каких-либо демократических обязательств во внешней политике означает, что разные лобби и группы давления имеют значительную свободу в формировании политики в отношении других государств. Среди этих групп есть как еврейские, так и сионистские. Некоторые евреи заявляют, что у них нет никаких связей с Израилем, другие же идентифицируют себя с сионизмом и Израилем, с их политикой на Ближнем Востоке и во всем мире. Они во многом контролируют общественное мнение и обладают огромным влиянием на сенаторов и на Палату представителей. Эти евреи представляют собой тот сегмент электората, который не может игнорировать ни один кандидат.
И есть христианский фундаментализм, от которого, собственно, и пошло слово «фундаментализм», ассоциирующееся ныне с исламом. Христиане-фундаменталисты верят в необходимость религиозного союза с Израилем для скорейшего второго пришествия Иисуса. Некоторые группы давления – организации доброй воли, работающие в мусульманском мире и, следовательно, находящиеся под влиянием исламского возрождения, отчеты о котором они посылают домой, своему руководству.
Вполне естественно, что любые изменения, связанные с исламом, оказывают влияние на отношения между Севером и Югом. Север хочет, чтобы Юг продолжал оставаться колонизированным, чтобы его можно было контролировать на расстоянии и с наименьшими затратами. Он стремится к тому, чтобы Юг оставался потребительским рынком для его товаров и играл минимальную роль в мировых делах, что и осуществляется при помощи таких инструментов, как ООН и другие международные организации.
В этом отношении Америкой накоплен большой опыт… По своей сущности, американцы – колонисты. Их предки силой захватили Америку, хватали и грабили все, что попадалось на пути. История американского народа отличается от истории европейцев.
Ислам, в отношении которого они абсолютно невежественны, ассоциируется у них с испытанным унижением (вспомните хотя бы о захвате американского посольства в Тегеране), и является для них источником страха и терроризма…
Американский антагонизм к исламу частично унаследован от британцев, а частично объясняется влиянием сионистов… В то же время у нас, мусульман, никогда не было враждебности к Соединенным Штатам. Многие суданцы, например, вообще не имеют об Америке какого-либо представления, за исключением того, что они видели в кино… Я всегда говорил американцам, с которыми мне доводилось встречаться: мы видим, что агрессивная политика США не является выражением воли американского народа. Мы обвиняем не американцев, а тех, кто правит Соединенными Штатами… Мы, мусульмане, никогда не сможем согласиться с политикой, направленной на капитуляцию перед Израилем. Однако создается впечатление, что именно такая политика стала приоритетом для Америки…
Американцы видят в исламистах угрозу для свободного общества. Но я отдаю себе отчет в том, что в такой враждебной позиции повинны лоббисты, внушающие им страх перед всем, что связано с исламом. Эти лоббисты видят опасность уже в самом слове «ислам».
М. Х. Какой ислам они имеют в виду?
Х. Т. Они нисколько бы не беспокоились об исламе, если бы он был такой же мертвой религией как, скажем, христианство. Напрмер, существуют здания, называемые церквями. Причем некоторые из них – великолепные памятники архитектуры, не играющие, однако, абсолютно никакой роли в жизни. Люди в этих зданиях не заботятся ни о политике, ни об экономике, ни об искусстве или науках, ни об иностранных делах. Они беспокоятся лишь о том, является ли человек мусульманином, христианином или иудеем. Там нет больше христианства, и нет больше необходимости в том, чтобы защищать религию и религиозные учения. Религия там больше ничего не значит.
Когда ислам влияет на правительственную систему, или создает систему, отличную от той, что принята на Западе, им это не нравится, даже если она основывается на полной свободе общества и на праве народа самому избирать главу государства. Они же действуют только в своих интересах и в соответствии с собственными взглядами и методами, а ко всему остальному относятся враждебно, считая, что не должно вообще существовать того, что не устраивает их.
М. Х. Что вы подразумеваете под словами «свобода народа»? Вы – юрист и политик, побывавший в тюрьме, принимавший участие как в свержении, так и в формировании правительств. Полагаете ли вы, что нынешняя система в Судане гарантирует рядовому гражданину свободу выражать свои политические взгляды и участвовать в политической деятельности?
Х. Т. Для того, чтобы дать полный ответ, позвольте мне начать с Запада. Там религия препятствовала свободе, и человек мог общаться с Богом только через церковь. Церковь контролировала все сферы жизни, она господствовала в обществе и лишала людей их прав, их политической, экономической и научной свободы, так же как и религиозной и моральной свободы. По этой причине Запад воспринимает религию лишь на основании своего горького опыта. Когда они слышат о религиозном возрождении, их охватывает паника: люди боятся, что это будет то же самое, через что уже прошла Европа. Они убеждены, что если сами избавились от этого зла, то должны избавить от него и остальной мир. Это первое.
Во-вторых, западные люди не полностью свободны от церкви. Они оставляли церковь поэтапно. Демократия на Западе развилась в то, что называется партийной системой. Заметьте, что при этом нет свободного выбора как такового: в Соединенных Штатах можно выбирать только между двумя политическими партиями, и если вы считаете, что они обе никуда не годятся, вам ничего не остается, как выбрать ту, которая, на ваш взгляд, является меньшим злом. И даже эта небольшая возможность выбора умаляется тем, что политические партии захвачены различными группами давления и этническими группами. В Америке расовая принадлежность – черные и белые – имеет огромное значение, в Европе же все сводится к этническим группам и национальности. Мы можем ясно видеть разрушительный эффект этих разделений в Центральной Европе и в таких странах, как Британия, Италия и Германия. Вот эти силы и ограничивают свободу человека. Шовинизм и национальный фанатизм не оставляют вам никакой свободы, держат в национальных или партийных пределах.
В-третьих, существует и другая сила, связывающая на Западе политическую свободу. Это деньги. При капитализме деньги – монополия богатых, и богатые используют деньги, чтобы ограничить политическую свободу народа, потому что когда богатый человек проводит избирательную кампанию, он всегда нанесет поражение бедному человеку. Не спрашивайте, кто представляет народ, а ищите среди кандидатов самого богатого: того, кто купил время на телевидении, газетные полосы и залы для выступлений, ибо посредством денег можно повлиять на каждого. Это теперь обычное явление в любой избирательной кампании и обычная практика в условиях западной демократии.
В Судане Запад хотел бы видеть свою собственную версию демократии. Он не хочет, чтобы мы развивались свободно и независимо… Тем не менее, теперь Судан ищет новую форму правления. Действительно, мы все еще пребываем в переходном периоде и пока не в состоянии найти необходимый баланс между свободой и порядком. Но мы убеждены в том, что каждая страна имеет свои собственные критерии и стандарты, согласно которым она и должна стремиться жить и развиваться.
М. Х. Вам доводилось встречаться и дискутировать со многими западными государственными деятелями и политиками, вас не приводит в отчаяние тот факт, что вопреки всем вашим доводам и аргументам, они продолжают твердить о нарушении прав человека в Судане?
Х. Т. Я никогда не отчаиваюсь, ибо мир всегда сопротивляется переменам и всему новому, не может легко принять его…
У меня открытый ум, и я могу говорить с любым на понятном ему языке. Я объясняю всем, что конфликт в Судане не носит чисто религиозный характер, а скорее имеет под собой этнические причины, как вообще любые конфликты во всей Африке. Я всегда говорю откровенно и вежливо, хотя некоторые из моих собеседников, возможно, думают, что гражданин бывшей колонии не должен говорить с ними как равный и выражать свои собственные взгляды и интересы…
Я часто говорю о религии, а не об исламе. Я говорю о религии Авраама и о том, как она была извращена не только ими, но и нами. Я говорю об исламском возрождении как о средстве от тех болезней, от которых страдают они и мы. Я заметил, что меня лучше понимают представители маленьких европейских стран, таких как Швейцария и Австрия. Может быть, это связано с тем, что они свободны от колониальной стигмы, которая продолжает влиять на позицию больших государств.
М. Х. Приходилось ли вам говорить с еврейскими лидерами?
Х. Т. У меня были дискуссии с еврейскими деятелями в Соединенных Штатах, с представителями академического мира и СМИ. Раввин из Франции пытался как-то вести со мной диалог по переписке. Я готов разговаривать с каждым.
М. Х. Будучи мусульманином, у вас имеются какие-либо препятствия при дискуссиях с иудеями?
Х. Т. Нет, никаких. Я готов говорить с иудеем, ибо чувствую, что он ближе мне, чем тот, кто не принадлежит ни к какой религии.
М. Х. Диалог между разными народами должен вестись относительно религии или же следует обсуждать другие вопросы и политические интересы?
Х. Т. С моей точки зрения, нужно стремиться к любым возможностям ведения диалога. Я верю, что Бог существует повсюду; Он руководит нами и наблюдает за нашими действиями, что бы мы ни делали. Я полагаю, что верующие думают так же, исходя из такой позиции, я разговариваю с европейцами. Мне всегда хочется спросить их: как можно верить в Бога и помещать Его в церковь и держать Его там под арестом! В любом случае, я приветствую диалог с другими во всех сферах: в политике, искусстве, науке, эстетике, экономике и т. д., но мой подход всегда остается религиозным. Я исхожу из ценностей, которые превышают чисто материальный интерес, хотя я готов дискутировать и с теми, кто придерживается совершенно иных взглядов. Я готов к дискуссии и с тем, кто имеет свое собственное понимание справедливости и демократии. Мне хотелось бы спросить: как можно верить в демократию и принимать организацию вроде Объединенных Наций, являющуюся абсолютно недемократической? В ней господствует диктатура. Судьба всего человечества находится в руках одного или нескольких государств исключительно по причине их военного превосходства.
М. Х. Вы говорите о Совете Безопасности?
Х. Т. Да. Генеральная Ассамблея не имеет никакого влияния. Внутри же Совета Безопасности нет демократии, и вообще, как может один член обладать особым правом относительно всех других? Где же право большинства? Где справедливость? Куда следует обращаться, если Совет Безопасности принимает ошибочное решение?
М. Х. Чего вы добиваетесь, когда ведете подобные разговоры с другими? Вы думаете, что обсуждение таких проблем приведет к улучшению отношений между народами или же вы думаете, что диалог между представителями разных религий бесполезен?
Х. Т. Я считаю, что диалог является религиозной обязанностью даже, если я не хочу его или думаю, что он бесполезен, потому что Бог поощряет и рекомендует его. В каком бы состоянии я ни находился, что бы я ни чувствовал, я должен всегда поддерживать контакт. Это религиозный долг. Я говорю с другими не для того, чтобы добиться чего-то, а ради них, для нашего общего блага. Я должен говорить с ними на языке, который они понимают; я не должен обвинять их, если они не понимают мой язык. Я должен говорить с ними в контексте того, что они ценят и понимают, чтобы наладить взаимоотношения. Мы все люди, и нам нужно находиться в соприкосновении друг с другом. Мы живем в глобальной деревне, и контакт между народами стал необходимостью из практических соображений, хотя лично я полагаю, что он имеет ценность и сам по себе. Мне нужно общаться с другими, информировать их и дискутировать с ними, и общение теперь сделалось доступным. Здравоохранение теперь приобретает глобальный характер, СМИ становятся глобальными, безопасность становится глобальной, и опыт всего человечества должен стать общим опытом. Мы должны говорить друг с другом.
М. Х. Однажды вы сказали мне, что вы против границ между странами. Представляете ли вы себе мир, в котором люди могут передвигаться без всяких ограничений или иммиграционных законов и правил?
Х. Т. Я говорю это моим клеветникам, если они даже и полагают, что я руководствуюсь экспансионистскими мотивами или же что я стремлюсь распространить арабский язык исламского фундаментализма по всему миру, как будто бы я был настолько богат или настолько могуществен. Они навязывают свой язык, свою культуру и свой мировой порядок нам посредством колонизации. Однако я не должен был бы принять все это даже, если бы у меня были средства и власть. Я продолжу свободно говорить с каждым. Бог дал человеку свободу верить или не верить, и ни один человек не может силой навязать свою мысль или точку зрения другому.
Я пытаюсь обратить их внимание на то, что имеется потребность в облегчении контактов между людьми во всем мире. Я думаю им понятно, что эти воображаемые линии, которые они называют границами, особенно в местах подобных Африке, были навязаны народам. В Судане мы не видим никакого смысла в этих границах, потому что они не являются естественными барьерами между нами и нашими соседями, ибо нас не разделяют ни цвет кожи, ни раса и ни язык. Как мы можем придать законность или санкционировать эти границы, которые они сами не признают? Они оставили нам в наследие национализм и несколько шовинистических альянсов, хотя войны, в которых были убиты миллионы, названы ими «мировыми войнами», несмотря на то, что они являлись чисто европейскими. Теперь они хотят сформировать единую Европу, а Соединенные Штаты, ненавидевшие Мексику и патрулировавшие их общую границу используя силу, стремятся к содружеству с Канадой и другими североамериканскими странами.
Когда я говорю с людьми Запада на доступном им языке, они понимают, исходя из своих представлений о границах и своей предрасположенности. Я обнаруживаю, что они отвергают мои взгляды. По их мнению, нам надлежит начать все сначала и оставаться отсталыми и неразвитыми.
М. Х. На Западе страшатся того, что демократия способна приводить к власти недемократические режимы, которые будут ее подрывать и угрожать всеобщей свободе. Так, американский политолог Питер Родман из Центра Никсона предупредил Запад, чтобы он не повторял ошибку, допущенную им с нацизмом, пришедшим к власти демократическим путем и повергнувшим весь мир в глобальный конфликт.
Х. Т. Это всего лишь предлог, используемый против всякого, кого на Западе рассматривают как заблуждающегося или агрессивного. Несмотря на то, что вы желаете мира, они обвиняют вас в том, что вы представляете собой угрозу и предоставляют самим себе право убить вас в вашем младенчестве. Они стремятся всячески воспрепятствовать росту и прогрессу ислама, и такая агрессивная линия с их стороны наблюдалась на протяжении всей истории.
М. Х. Вы говорите примерно тем же языком, что и покойный президент Египта Гамаль Абдель Насер. Правильно ли сделать вывод о том, что Запад воспринимает ислам как неотъемлемую часть движения национального освобождения, независимо от того, чем оно мотивируется – национализмом или исламом?
Х. Т. Европейцы рассматривают нас – народы Юга, только в понятиях цвета кожи и колонизации. Они берут от нас и не платят реальную цену; они продают нам, и мы обязаны быть во всем согласны с ними. Если у них есть политические партии, то и мы должны иметь политические партии; если они отправляются на войну, то мы должны сражаться на их стороне; если они движутся – движемся и мы, если они останавливаются – останавливаемся и мы. Им трудно признать подлинные мотивы их несправедливой политики в отношении нас, и они прибегают ко всякого рода оправданиям и объяснениям. Они намеренно разжигают опасность любого явления, не устраивающего их, чтобы оправдать его разрушение прежде, чем оно начнет расти и распространяться.
М. Х. Являются ли они /западники/ необходимым злом? Является ли Запад действительно таким монстром, или же у вас имеется различное восприятие Запада?
Х. Т. Люди на Западе такие же, как и повсюду, и среди них есть как добро, так и зло. Добро часто подавляется и затемняется злом, и по этой причине мы решительно настроены на то, чтобы поддерживать наш диалог и связь с Западом даже, если они отвергают нас, до тех пор, пока не пробьемся к их человечности и здравому смыслу.
М. Х. Давайте теперь немного поговорим о ситуации на Ближнем Востоке. Если оставить в стороне политическую позицию, которую вы занимаете, то с чисто интеллектуальной и исламской точки зрения, каким, по-вашему, должно быть мирное урегулирование и справедливое решение палестинской проблемы?
Х. Т. Арабы через Арабскую лигу были едины в своей первоначальной позиции, заключавшейся в непризнании Израиля как государства, но они признавали евреев как иммигрантов на своей земле. Однако после войны в Заливе /имеется в виду война 1991 г. – Прим. пер./, столкнувшей одних арабов с другими, и распада Восточного блока /речь идет о странах Варшавского договора. – Прим. пер./, который поддерживал определенный баланс в международных отношениях, эта позиция претерпела изменения, и арабы признали ситуацию, которая создалась теперь.
Политика, оправдывающаяся свершимся фактом и создавшимися реалиями, является изменой исламским убеждениям и, может быть, будет способствовать примирению с Западом, но в то же время вызовет и гнев Божий. Можно лишь сожалеть об отходе арабов от первоначальной позиции. Крушение арабского единства по палестинскому вопросу является крайне болезненным явлением, осложняющим возможность достижения справедливого мира на Ближнем Востоке.
М. Х. Евреи жили бок о бок с мусульманами в нескольких странах – Марокко, Йемене, Сирии, Египте, Тунисе и некоторые из них все еще живут там, обладая полными и равными гражданскими правами. Сионистское движение с его экспансионистскими и шовинистическими идеями преуспело в образовании государства Израиль, с последовавшей затем интенсивной программой миграции и изгнания палестинских арабов с их земли. Известно, что в современной истории евреи страдали от дискриминации в Европе, продолжающей существовать в различных видах и поныне. Нет ли противоречия в нашей позиции по отношению к евреям и христианам и их отношением к нам?
Х. Т. Мусульмане создали свое первое государство в Медине с евреями как с сотоварищами. Мусульмане приняли евреев как часть общего религиозного наследия. Мусульмане, конечно, не должны считать приемлемым то, как с евреями обращались в Европе. Мусульманские земли в Северной Африке и в других местах всегда предоставляли убежище евреям, когда их подвергали преследованиям в Европе.
Приверженность некоторых евреев к определенным шовинистическим и расистским теориям, предоставляющим им монополию на Божье слово и возвышающим их над остальным человечеством, дает им тем самым право подавлять и преследовать арабов и мусульман и лишать их законных общечеловеческих прав, – наносит ущерб евреям больше, чем что-либо или кто-либо еще. Запад нисколько не беспокоится, когда нарушаются права арабов или мусульман, но можно было предположить, что евреи извлекут урок из собственного прошлого, и никогда не будут совершать тех зверств, от которых они сами страдали. Я не говорю обо всех евреях. Я говорю только о тех, кто выгонял людей из собственных домов силой и захватывал их землю. Нелишне отметить здесь, что термин «терроризм» использовался раньше британцами относительно определенных сионистских групп по той же самой причине. Те евреи, которые поощряют насилие и государственное образование на палестинской земле, находятся в сговоре с американцами не только потому, что они контролируют общественное мнение в Америке, но также и потому, что Америка сама предпочитает насилие. Хорошо известна история изгнания индейцев из их домов. Сионистская и американская позиции – одинаковы, но они полностью отвергаются мусульманами как противоречащие всем общечеловеческим ценностям и нормам.
М. Х. Некоторые люди на Западе говорят, что ваши взгляды по многим проблемам лишь отражают, в той или иной степени, религиозный и политический экстремизм. Что вы скажете об этом?
Х. Т. Вопрос терроризма весьма интересен. На Западе верят, что они представляют собой центр мира. Одна часть Арабского мира называется Средний Восток, а другая – Ближний Восток. Большинство мирового населения живет в восточной части земного шара, и они должны быть центром мира и Средний Восток. Поэтому-то я всегда говорю об Арабском мире как о Серединном мире, а не Среднем Востоке. На Западе используют термин «экстремизм», чтобы описать всех и каждого, кто далек от них. Бог создал людей разными и позволил им вносить различный вклад в человеческую историю. Для меня Запад не экстремистский, а другой, отличный от нас. Со времен Рима западники унаследовали традицию общения с другими с колониальных позиций. Они захватили весь мир и уничтожили многие народы в Африке, Азии, Южной и Северной Америке. Они прибрали к своим рукам их землю, богатство и ресурсы для того, чтобы терроризировать весь мир, и они все еще продолжают это делать. Мир все еще терроризован Западом и боится его. Они даже навязали нам свои термины и понятия.
С чем мусульмане никогда не смогут смириться, так это с агрессией и с не спровоцированным использованием силы. Наша религия учит нас сопротивляться побуждениям прибегать к силе ради обретения власти или богатства. Национализм в Европе проявлял крайний экстремизм в своем использовании силы. Они разрушали друг друга, и их зло расширилось в форме колониализма, который многие на Западе теперь даже не рассматривают как преступление. Это политическая и моральная болезнь, при которой одни люди уничтожают других, предоставляя сами себе право захватывать чужую собственность, как будто те, кому она принадлежит, были животными. Такие действия не имеют ничего общего с религией, потому что ни одна религия не поощряет агрессию, но они используют религию как оправдание и средство для мобилизации своих народов, подобно тому, как они делали это во время Крестовых походов, которые являлись колониальными войнами и по своим идеям, и по своим целям. Они сознательно стремились к колонизации и господству на Ближнем Востоке, который был центром мира, и потому что народы были религиозны, они назвали свои войны Крестовыми походами, чтобы заручиться поддержкой собственных народов. В действительности же, эти войны являлись антирелигиозными, и, будучи таковыми они не имели никакого отношения к Христу.
М. Х. Не является ли подобной эксплуатацией религии и раздающийся ныне призыв некоторых евреев изгнать всех арабов из Палестины, и их утверждение о том, что религиозный долг иудеев состоит в том, чтобы захватить каждую пядь палестинской земли?
Х. Т. Я не думаю, что иудаизм требует этого. Некоторые еврейские старейшины и раввины изобрели много такого, что трудно принять как с позиций логики, так и религии. Они извратили подлинные учения Авраама, которые зародились на арабских землях как символ единения человечества, превратив эти земли в религиозный центр мира. Они монополизировали религию и заполонили ее собственными религиозными учениями.
Такой же оппортунистический подход обнаруживается и среди некоторых христиан в Штатах. Например, у христианских фундаменталистов, которые стремятся господствовать над другими. В прошлом папство не препятствовало западным народам осуществлять ограбление Африки или продажу миллионов африканцев в Америку. В действительности церковь никогда не запрещала рабство, и вовсе не священнослужители призывали к запрету рабского труда.
Люди склонны оправдывать подобные безобразия ссылками на религию. Побочные эффекты такого развития включает в себя, в частности, отделение религии от государства, экономики, искусства, науки, что имело свое воздействие на мусульман так же, как и на других. Религия была сведена к ритуалам и обрядам, заключена в мечеть и церковь, использовалась иногда правителями для своих целей, а иногда и священниками, раввинами и муллами, чтобы обогащаться или забирать собственность других народов или препятствовать развитию религии. Остальные могли использовать религию для удовлетворения своих собственных капризов и желаний.
М. Х. Нет ли у мусульман особого преимущества в их дискуссиях с другими верующими в том смысле, что мусульмане верят в Моисея, Иисуса и Мухаммада как пророков, в то время как христиане признают только Иисуса и евреи – Моисея и других иудейских пророков?
Х. Т. Да. Будучи мусульманами, мы верим, что все три религии проистекают из одного и того же источника и что у нас общее наследие. Мы верим, что Авраам, Моисей и Иисус были мусульманами. Христиане и иудеи – мусульмане, хотя они и отказались от некоторых исламских учений или разделили их на несколько сект или национальностей, жестко противостоящих друг другу. Такие отступления знакомы им также как и нам.
Второй фактор заключается в том, что первоначальные учения ислама остались неприкосновенными, что препятствует отдельным личностям эксплуатировать ислам в своих личных целях и интересах. Религия в наших обществах доступна каждому, и люди непосредственно обращаются к Богу и получают свои религиозные познания из первоисточника. У нас нет церкви, монополизирующей религиозное знание или злоупотребляющей им ради собственных целей, – то, что наблюдается в христианских церквах.
Мы призываем их вернуться к первоначальным учениям религии и выработать общую хартию, согласно которой они – мусульмане, христиане и иудеи – должны иметь дело друг с другом как индивидуумы, общины и группы. Она могла бы развиться в универсальную хартию, приемлемую для иудеев, христиан и мусульман повсюду на планете. Мы готовы подписать подобную хартию, если они согласятся, на основе религиозных принципов, хотя я чувствую, что они не примут такое предложение. Наша цель – равное и справедливое отношение ко всем религиям.
М. Х. В 60-х годах вы выступали сторонником реформ исламской мысли. Теперь, однако, как представляется, вы больше озабочены защитой исламских лидеров и мыслителей всех разновидностей, даже тех, чьи взгляды отличаются от ваших. Будет ли правильным предположить, что вы делаете это исключительно из политических соображений?
Х. Т. То, что я выступал в поддержку реформ, связано с тем фактом, что исламские движения, появившиеся как реформистские, имели тенденцию не понимать своего реального назначения. Религия – не просто сентиментальное соблюдение обрядов и ритуалов, но также инструмент мысли, который должен постоянно реформироваться. Религиозная практика должна также быть реформирована и улучшена для блага тех, кто ей следует.
Некоторое время назад в этом призыве было нечто новое, и потребовалось немало размышлений и работы, чтобы сохранить его жизненность. В наши же дни большинство мусульман уже осознают подлинное значение ислама, избавили себя от европейского религиозного заболевания и покинули «церковь» или мечеть, которая была создана по образцу церкви, и больше не находятся в изоляции от остального общества. Люди избавились от влияния мусульманских «раввинов» и «священников» /я не называю их улемами!/, и у них имеется прямой доступ к Богу и к аутентичным и первоначальным источникам ислама. Многие приняли ислам не как традицию и наследие, а потому что поверили, что в нем есть нечто созвучное их устремлениям и необходимое в жизни.
Люди также стали сознавать, что экономика не должна быть монополией частного сектора как в капиталистической системе или общественного сектора как при социализме, но должна быть открытой и доступной каждому. Сейчас женщины свободнее не только теоретически, но и на практике. Мусульмане также поняли теперь, что знание не только полученное ими в шариатских колледжах, но и любое знание, в действительности, является религиозным знанием, и так же искусство.
Все изменилось к лучшему, и наиболее безотлагательная проблема, требующая в данное время нашего внимания и наших усилий – это свобода. Исламское движение было маргинализировано и отвергнуто как колониалистами Запада, так и местными правителями. Но теперь, когда мусульмане утверждают себя как сила в обществе, они становятся мишенью для нападений и заговоров. Как учит нас история, старое всегда целится в новое, чтобы избавиться от него. Исламское движение подверглось нападкам со стороны властей якобы мусульманского мира при безмолвной и открытой поддержке их наставников на Западе. Цель всего этого – уничтожить движение ислама. Данная проблема является наиболее жгучей в большинстве мусульманских стран, и она оказывает воздействие на мусульманские меньшинства в Европе и по всему миру.
Свобода ислама и мусульман – наиболее важная проблема сегодня; исламские организации и государства незамедлительно подвергаются ударам как только они появляются. Мусульманские лидеры и интеллектуалы, законодатели и активисты должны работать в среде, в которой они живут и отвечать на вызовы, с которыми им приходится сталкиваться. В этом – сущность их роли; они должны реагировать на текущие проблемы, какими бы они ни были: экономическая и политическая справедливость, свобода религии, свобода мысли или единство всего человечества. Необходимо действовать и реагировать на реалии окружающей жизни и нельзя стремиться к изоляции от того, что происходит вокруг нас.
Продолжение следует
Войти с помощью: