Стамбул в русской поэзии

От Александра Сумарокова до Александра Кушнера

В этом году в Турции проходит Год России. В связи с этим, как представляется, будет весьма кстати рассказать о том, как в русской поэзии отражен один из величайших городов нашей планеты, неизменно привлекавший и продолжающий привлекать к себе служителей муз со всего мира.

Стены Византийской империи рухнули, и звуки первого азана, прочитанного турком-победителем в поверженном городе 29 мая 1453 года, возвестили о новой странице в истории «вечного города», часто называемого Вторым Римом. Интересно, что отзвуки этих эпохальных событий можно обнаружить в русской литературе 18-го века. Так, через 300 лет после падения Константинополя Александр Сумароков написал стихотворение «Осада Византии». Поэт пытался дать свое видение падения Царьграда. Его утверждение, что надо было, «всем соединясь», отражать натиск врага, было обращено к современному ему славянскому миру:

Когда приступом Магомета

Византия была совсем осаждена,

Единым только тем она побеждена,

Что зрелу разуму они не подчинились,

И все, вбежав во храм, во храме затворились.

Перед глазами поэтов 18-го века проходила череда военных столкновений с Османской империей, и их стихи, посвященные южному соседу, проникнуты ратным духом.

Примечательно, однако, что для русских поэтов более желанной темой, чем военные подвиги, было заключение мира. Об этом, в частности, свидетельствует ода Хераскова «На мир с Оттоманскою Портою…»: «Мир, украшенный цветами, вещает кроткими устами: «Замкнешь войны ужасный рок».

Победы русской армии во времена Екатерины 11 во второй половине 18-го века незамедлительно становились источником поэтического вдохновения. Целую серию од русским победам посвятил, например, забытый ныне придворный поэт Петров. Находясь при дворе императрицы, он получал все последние известия о боях и незамедлительно описывал их:

…Уже противники России

Стекаются ко Византии

Из Мекки и Каира врат…

Теснят передним над Дунаем,

На заднем воинство их краем

В Стамбуле движется еще.

Воспевая ратные подвиги русских воинов, Петров при этом постоянно обращался к Стамбулу, называя его «сердцем Азии», «блестящим городом».

Среди русских поэтов второй половины 18-го века своей особой любовью к «второму Риму» отличался создатель русского классицизма Антиох Кантемир. Он блестяще знал турецкий, арабский и другие языки Востока, ибо воспитывался в Стамбуле, при дворе султана Ахмета 111 в качестве заложника. В своих письмах и воспоминаниях Кантемир оставил много ценных сведений о жизни Стамбула – от султанского двора до домов-крепостей христиан в районах Перы и Галаты. В его сочинениях постоянно звучит доброжелательность к обоим народам, «кои в мире жить должны». Тезис, прямо скажем, весьма редкостный для царских времен.

Однако, в каком-то смысле, был близок по своим взглядам к Кантемиру и другой русский поэт и дипломат той поры – Иван Хемницер. Он даже удостоился аудиенции у султана Абдул-Хамида 1. Еще до этого по дипломатическим делам Хемницер бывал в Стамбуле. Он живо интересовался историей и архитектурой этого города. В одном из его писем домой читаем: «Канал Царьградский! /Так он называл Босфор. – В. П./ Что за вид! Его за первое место считают здесь, в Стамбуле, где каждое место первым почесться может».

Хемницер подробно описал страшный пожар в Стамбуле, свидетелем которого он был, подчеркивая, что «всяк спасал соседа, невзирая на веру оного и достаток…»

Прекрасной «столице Востока» отдавали дань и русские поэты Х1Х – начала ХХ века – Александр Пушкин, Лев Мей, Федор Тютчев, Аполлон Майков, Иван Бунин. Русско-турецкая война 1828-1829 гг. дала отечественной поэзии два произведения, навеянные одним эпизодом из русской истории. Практически одновременно Тютчев и Пушкин написали стихи под одинаковым названием – «Олегов щит».

Оба автора опирались на апокриф из русских летописей о том, что во время своего победоносного похода на Византию князь Олег прикрепил свой щит на ворота Царьграда….

Пушкин впервые упомянул о щите русского князя в 1822 году, в «Песне о вещем Олеге»: «…Твой щит на вратах Цареграда…» Вновь он обратился к этой идее годом позже Тютчева, когда российские полки остановились у старинной столицы османов Адрианополя, откуда были видны золотые купола мечетей и дворцов Стамбула. Угроза вмешательства европейских держав в войну на стороне Османской империи вынудила русских остановиться на подступах ко «второму Риму». Мирный договор был подписан в Адрианополе 14 сентября 1829 года, и поэт придал этому факту поэтическое истолкование:

Когда ко граду Константина

С тобой, воинственный варяг,

Пришла славянская дружина

И развила победы стяг,

Тогда во славу Руси ратной,

Строптиву греку в стыд и страх,

Ты пригвоздил свой щит булатный

На цареградских воротах.

Настали дни вражды кровавой;

Твой путь мы снова обрели,

Но днесь, когда мы вновь со славой

К Стамбулу грозно притекли,

Твой холм потрясся с бранным гулом,

Твой стон ревнивый нас смутил,

И нашу рать перед Стамбулом

Твой старый щит остановил.

Интерес к Востоку существовал у Пушкина и ранее. Об этом свидетельствуют знаменитый «Бахчисарайский фонтан» и «Подражания Корану», источником для которых послужило прозаическое французское переложение священной книги мусульман.

Пушкин вовсе не воспевал «побед нашего оружия» в своем «Путешествии в Арзрум», опубликованном в 1835 году. Поэт обращал больше внимания на быт и нравы турецкого населения. Говоря о разрушавшем Османскую империю сепаратизме местных властителей, он отметил, что «между Арзрумом и Константинополем существует соперничество, как между Казанью и Москвой». В качестве свидетельства тому он приводил собственную поэму «Стамбул гяуры нынче славят…», созданную еще в 1831 году и приписанную им бывшему янычару Амину-оглу. В рукописи стихи имеют продолжение, не опубликованное при жизни автора:

Алла велик!

К нам из Стамбула

Пришел гонимый янычар –

Тогда нас буря долу гнула

И пал неслыханный удар.

От Рущука до старой Смирны,

От Трапезунда до Тульчи.

Скликая псов на праздник жирный,

Толпой ходили палачи;

Треща в объятиях пожаров,

Валились домы янычаров;

Окровавленные зубцы

Везде торчали; угли тлели;

На кольях скорчась, мертвецы

Окоченелые чернели.

Алла велик – тогда султан

Был духом гнева обуян…

Великий русский поэт облек в стихотворную форму конкретный факт из турецкой истории, которой живо интересовался. Напомним, что корпус мятежных янычар был физически уничтожен султаном Махмудом 11 в 1826 году.

В воззрениях дипломата и поэта Тютчева вполне определенное место занимала идея захвата Стамбула. Его программное стихотворение «Рассвет» /ноябрь 1849/, где есть такие строки: /Вставай же, Русь! Уж близок час! // Вставай христовой службы ради! // Уж не пора ль, перекрестясь, // Ударить в колокол в Царьграде?»

Мечты о Царьграде, о водружении русского флага на Босфоре переполняли русское общество 1840-1850 годов. Россия неуклонно шла к войне с Османской империей, которая и началась в октябре 1853 года. Однако большинство русских поэтов не поддержали массовую истерию, поднявшуюся в тогдашней печати.

Промолчал и Тютчев. Еще раз он вернулся к теме Царьграда совсем по иному поводу. 15 октября 1869 года будет опубликовано его стихотворение «Современное», посвященное торжествам по случаю грядущего открытия Суэцкого канала. Поэт сатирически воспринимал процесс европеизации Османской империи, бурно /и не всегда разумно/ проходивший в годы правления султана /в стихотворении он назван падишахом/ Абдул Азиза /1861 – 1876/, приведшего страну к полному экономическому краху. «Угощает он на славу // Милых западных друзей // И свою бы всю державу // Заложил для них, ей-ей».

Новый всплеск патриотических чувств вызвала очередная Русско-турецкая война 1877-1878 годов. Надо сказать, что в целом России эта война была совершенно не нужна, и в значительной степени российское правительство оказалось втянутым в нее благодаря общественному мнению страны, которое требовало поддержать угнетенных братьев-славян. И многие поэты сбиваться на строки, звучавшие в стиле од екатерининской поры, как, например, у Майкова:

Здесь царь – помазанник!

Стратег Востока – там!

Туда указано пред смертью

Византией…

Общее направление мысли у большинства русских поэтов может быть выражено строками из его же «Кантаты», обращенными к царю:

Возлюбил тебя и избрал Господь

Повязать тебе Константинов меч

И венчаться венком Мономаховым.

В эпоху Серебряного века русские поэты мало интересовались Османской империей. Их привлекали другие, дикие и экзотические страны. Загляните хотя бы в поэтические сборники Гумилева. Единственным исключением, пожалуй, явилось творчество Ивана Бунина.

Во время своих многочисленных поездок по Востоку /1904-1907/ он неоднократно посещал Стамбул, любовался его прекрасными дворцами и мечетями. Вот как поэт описывал свое впечатление от посещения мечети Айя-София:

Светильники горели, непонятный

Звучал язык – Великий шейх читал

Святой Коран, – и купол необъятный

В угрюмом мраке пропадал…

В стихотворении «Стамбул» Бунин печалился о том, что в начале ХХ века «вечный город» утратил блеск, забыл свое прежнее величие «и предался как сытый лев покою»:

…И прах веков упал на прах святынь,

На славный город, ныне полудикий,

И вой собак звучит тоской пустынь

Под византийской ветхой базиликой.

Заканчивая краткий и, конечно, далеко не полный экскурс в русскую поэзию о Стамбуле, можно сказать, что на протяжении веков не ослабевало внимание русских поэтов к взаимоотношениям между нашими странами, к судьбе столицы южного соседа, занявшей особое место в историко-литературной традиции.

Нельзя не отметить и того, что и современные нам российские авторы вновь возвращаются к теме Стамбула – Константинополя: «вечный город», существующий вне времени и пространства по-прежнему влечет к себе поэтов. Свидетельство тому – многочисленные описания города на Босфоре у Иосифа Бродского. Непознанный доселе и непознаваемый Стамбул возникает в его стихотворении Ritratto di donna:

Нога в чулке из мокрого стекла

блестит, как будто вплавь пересекла

Босфор и требует себе асфальта

Европы или же, наоборот, –

просторов Азии, пустынь, щедрот

песков, базальта…

Что перед ней сейчас? Зима. Стамбул.

Ухмылки консула. Настырный гул

базара в полдень. Минареты класса

земля-земля или земля-чалма

/иначе – облако/. Зурна, сурьма.

Другая раса.

Для петербуржца Александра Кушнера великий город – снова Константинополь /а не Стамбул/. Для него он, прежде всего, пристанище для российских изгнанников, искавших на Босфоре убежище от бурь, сотрясавших отечество.

Считай, что я живу в Константинополе,

Куда бежать с семьею Карамзин

Хотел, когда б цензуру вдруг ухлопали

В стране родных мерзавцев и осин.

/…/

Куда вы мчитесь, Николай Михайлович,

Детей с женой в карету посадив?

На юг, тайком, без слуг, в Одессу,

за полночь –

И на корабль! – взбешен, чадолюбив.

Гуляют турки, и, как изваяние,

Клубясь, стоит густой шашлычный

Дым…

Там, под Айя-Софией, нам свидание

Назначил он – и я увижусь с ним.

Можно не сомневаться, что русские поэты и в дальнейшем будут обращаться в своем творчестве к теме Стамбула – города, являющегося безмолвным свидетелем большинства эпох в истории цивилизации. Стамбул – современник древних греков и римлян, столица блестящей Византийской империи и не менее великой Османской. Это город, в котором каждый обязательно отыщет что-то свое, близкое, и потому, у всех, побывавших здесь, возникает сильнейшее желание вернуться в него, как будто бы на встречу со старым и любимым другом. Главное же, не так много мест на земле, где действительно соприкасаешься с Вечностью.

Владимир ПЯТНИЦКИЙ.