Северный Кавказ: зарубежный субъект Российской Федерации?

Северный Кавказ занимает в России особое положение. Регион создает множество проблем, ключ к разрешению которых до сих пор не найден. Однако и сама Россия, как считают многие повинна во многих кавказских бедах. Взаимные претензии – справедливые и нет – приводят к взаимному недовольству. В своем новом брифинге известный исламовед Алексей Малашенко анализирует текущую ситуацию на Северном Кавказе – регионе, который, по мнению многих, превратился для России во «внутреннее зарубежье».







Алексей Малашенко делает неутешительные выводы: уже одно то, что политики и эксперты обращаются к термину «внутреннее зарубежье», свидетельствует о многолетних трудностях Москвы на кавказском направлении, как то: низкая управляемость регионом, его обособленность, а главное – его восприятие в российском обществе как чуждого и даже враждебного социума. Приблизительно 60% россиян выступают за отделение региона от России. По данным опросов, в декабре 2010 г., после националистических манифестаций в Москве и еще десятке городов России (спровоцированных трагической гибелью болельщика самого популярного в стране футбольного клуба «Спартак») за отделение трех северокавказских республик – Чечни, Дагестана и Ингушетии – выступает свыше 70% россиян.



По предположению Малашенко, часть молодежи наиболее восприимчива к исламской индоктринации (Целенаправленное распространение какой-либо политической идеи. – IN). "Воспитанное в советских традициях, не привыкшее соблюдать религиозные запреты старшее поколение относится к шариатизации скептически, а порой с неприязнью. В этом кроется причина конфликта между поколениями, который уже начался, о чем местные политики и духовные деятели предпочитают умалчивать", – считает эксперт.



По его мнению, общая фрустрация, неверие в способность Центра переломить кризисную ситуацию заставляет людей апеллировать к традиционным исламским этнокультурным ценностям. Идущие от кавказской традиции – адата и шариата – нормативы превалируют в сознании людей, переформатируют их индивидуальное поведение и социализацию.



Адат и шариат



Адат и шариат существенно отличаются друг от друга, считает Малашенко. В адате нет столь суровых запретов, как в шариате, он не претендует на решение масштабных вопросов, например,государственного строительства, не вмешивается в экономику и политику, а сосредоточен на морали и этике. Ислам же, самая обмирщенная из монотеистических религий, предлагает решение не только вопросов личной жизни человека, но в первую очередь общественно-политических проблем.



Обе традиции, то переплетаясь, то вступая в противоречия, действуют в одном направлении – восстановления традиционных основ, что якобы должно устранить нестабильность, вернуть социальную гармонию, преодолеть кризис идентичности. И в этом контексте приоритет принадлежит исламу.



На рубеже XX и XXI вв. на Северном Кавказе сформировались две точки зрения на перспективы установления в регионе исламского порядка. Одна, оппозиционная, исламистская, предполагает создание независимого исламского государства, другая – организацию общества на исламской основе, но при этом в составе России. Первая представлена радикальным крылом исламистской оппозиции, вторая – лояльным власти духовенством, которое поддерживается значительной частью общества", – отмечает экперт.



Инкорпорированность в общественное сознание идеи о необходимости обращения к шариату становится все глубже. Особенно это характерно для Дагестана, Чечни и Ингушетии, а с середины 2000-х годов – и для Кабардино-Балкарии. В последние годы призывы к восстановлению исламских норм раздаются в Карачаево-Черкесии, Адыгее, среди мусульманской общины Северной Осетии, составляющей 30% населения республики. До недавнего времени это происходило относительно спокойно, без особых эксцессов и, по словам исламоведа Ахмеда Ярлыкапова, было «мягкой исламизацией».



В 2009 – 2011 гг. ситуация обострилась: произошло несколько убийств лояльных властям представителей духовенства, общественных деятелей; в мае 2011 г. в Северной Осетии за поддержку радикальных настроений, а также за критику духовенства был отправлен в отставку местный муфтий, этнический русский Али (Сергей) Евтеев.



Конкурируя со светским законодательством, шариат обладает тем преимуществом, что с точки зрения мусульман он является богоданным, а значит, абсолютным законом, даже если его интерпретации могут различаться между собой. При этом на единственно верную трактовку шариата претендуют представители всех направлений в исламе.



Конкретными результатами шариатизации стали рост количества религиозных судов (их в регионе уже многие сотни), восстановление и легализация системы вакуфов (имущество, в том числе земельное, переданное в собственность мечетей), введение в отдельных районах Чечни, Ингушетии, Дагестана запретов на продажу алкоголя, запрет на игорный бизнес (в Дагестане), запрет выступлений эстрадных артистов, чья манера исполнения противоречит нормам ислама, введение дресс-кода для женщин, открытое распространение полигамии (особенно среди бизнесменов и чиновников).



По всем перечисленным пунктам мнения салафитов и сторонников "традиционного ислама" практически совпадают. Популяризацией шариата заняты СМИ, в том числе электронные, что особенно характерно для Чечни, где велико количество религиозных передач, транслируемых местной государственной телерадиокомпанией.



Приверженцами шариата являются преимущественно молодые люди, родившиеся и возмужавшие уже после распада СССР, не получившие качественного светского образования, зато прошедшие обучение в медресе и исламских вузах, в том числе в арабских странах, выросшие в условиях постоянного конфликта, принимавшие участие в чеченских войнах. Эта часть молодежи наиболее восприимчива к исламской индоктринации. С другой стороны, воспитанное в советских традициях, не привыкшее соблюдать религиозные запреты старшее поколение относится к шариатизации скептически, а порой с неприязнью. В этом кроется причина конфликта между поколениями, который уже начался, о чем местные политики и духовные деятели предпочитают умалчивать.



Северокавказская идентичность складывается из трех векторов – гражданского российского, этнического и религиозного (исламского). Эти векторы могут как совпадать, так и действовать в разных направлениях. Все чаще имеет место разноправленность и даже противостояние исламского и гражданского векторов. Гражданская идентичность более не создает у кавказцев ощущения представителей великой державы, тогда как самоидентификация в качестве членов великой полуторамиллиардной мусульманской уммы возвышает их в собственных глазах. Исламский вектор идентичности выглядит внушительнее, позволяет преодолеть комплекс «младшего брата», который был присущ этноконфессиональным меньшинствам в советское время.



Исламские ценностные нормативы актуализируются, способствуя маргинализации ценностей общегражданских. Несовпадение же исламского и гражданского векторов идентичности способствует культурному или, если угодно, цивилизационному дрейфу Северного Кавказа от России, говорится в докладе.



Политический ислам



Не только представители мусульманского духовенства являются проводниками исламизации, считает автор исследования. Ее также инициируют и поддерживают некоторые светские политики; это особенно характерно для Рамзана Кадырова, который также апеллирует к исламу.



На состоявшемся в 2008 г. в Грозном республиканском научно-практическом семинаре «Ислам в Чечне: история и современность» отмечалось, что «ислам становится одним из легитимных факторов общественной и политической жизни Чечни». В 2008 г. на республиканском совещании кадиев муфтий Чечни Султан Мирзаев предложил ежеквартально проводить образовательные религиозные семинары в средних школах.



Нельзя исключать, что именно желание чеченских властей регламентировать жизнь молодежи на религиозной основе в 2011 г. вызвало замечание Александра Хлопонина о том, что «молодые люди испытывают недостаток свободы и хотят развиваться более динамично»17 (это замечание породило немало противоречивых комментариев, хотя сам Кадыров отнесся к нему вполне терпимо). Глава Чеченкой Республики требует соблюдения шариатских норм поведения, добивается, чтобы женщины носили соответствующую исламской традиции одежду. В 2010 г. в первые дни мусульманского поста представители муфтията в центре Грозного подходили к женщинам, призывая их проявлять должную скромность в одежде. Кадыров поддерживает полигамию, он предложил ввести специальные «мусульманские брачные свидетельства», которые должны быть удостоверены личной подписью имама.



В Ингушетии Юнус-бек Евкуров пытается возродить систему тейпов (разновидность кланов), он даже считает, что с их помощью можно сохранять памятники национальной культуры, знаменитые ингушские сторожевые башни. В Чечне возродилась система вирдов – малых суфийских братств, к одному из которых (Кунта-хаджи) принадлежит род Кадыровых.



Повсеместно воссоздаются советы старейшин. В 2011 г. с такой инициативой выступил Арсен Каноков, считающий, что эти органы могут воспитывать молодежь, отговаривать ее от перехода к радикалам. Правда, сегодня этот институт не пользуется большой популярностью: за последние двадцать лет влияние старейшин заметно ослабло.



Проявлением традиционализации стал возврат к такой традиции, как талион. При неэффективности современной системы судопроизводства талион (или око за око), с одной стороны, становится специфическим регулятором отношений между социумами (семьями, родами), с другой, однако, поддерживает вражду между участниками оппозиции и представителями силовых структур: убийство оппозиционера полицейским влечет убийство самого полицейского (его солидарности и коллективной ответственности за гибель близкого человека взаимные отмщения становятся бесконечными.



Рамзан Кадыров и Юнус-бек Евкуров неоднократно утверждали, что им удавалось примирить «кровников», но делали они это не как государственные чиновники, а как уважаемые, пользующиеся неформальным авторитетом люди. В то же время перед такого рода конфликтами официальная власть нередко оказывается беспомощной.



Выводы...



Основные выводы, которые сделал эксперт Московского центра Карнеги Алексей Малашенко:



"Специфическая форма взаимоотношений Северного Кавказа и Российской Федерации заключается в том, что, хотя экономически и политически регион остается частью России, внутренняя обстановка там все более регулируется местными традициями.



Ни один из полномочных представителей президента в регионе не имел полноценной возможности контролировать местные элиты, а попытки использовать подчиненные непосредственно Центру структуры наталкивались на сопротивление.



Обстановка в Чечне по сути зависит только от двух человек – Владимира Путина и Рамзана Кадырова, и выход из политического поля одного из них чреват непредсказуемыми последствиями как для Чечни, так и для России.



Несовпадение исламского и российского гражданского векторов идентичности и слабость второго относительно первого способствуют цивилизационному дрейфу Северного Кавказа от России".