Ислам в жизни Лермонтова

Лермонтов на Кавказе


После описания малоизвестной стороны жизни известного русского классика Александра Сергеевича Пушкина татарский предприниматель из ОАЭ Исмагил Шангареев поделился  интересными фактами о другом классике русской литературы, у которого, как выяснилось, оказались татарские корни.


«Вопросы крови»


– Исмагил Калямович, в прошлый раз вы рассказали о влиянии Корана на творчество Пушкина...

– Духовную эстафету Пушкина продолжил его великий современник – Михаил Лермонтов. Начиная с известного всем стихотворения «На смерть поэта» и заканчивая стихами, несущими в себе духовные смыслы ислама и обращение к своим татарским корням. Можно сказать, что смерть не прервала работу Пушкина над текстами Корана. Лермонтов не позволил, развивая эту линию в поэзии русского романтизма, находя новые пути передачи духовных основ ислама. Конечно, в литературной среде того времени были и другие талантливые авторы. Но рядом с Лермонтовым я никого поставить не могу.

– Однако оценки духовных исканий Лермонтова весьма неоднозначны. Так, Дмитрий Мережковский писал: «Лермонтов всегда и со всеми лжет». Лжет, чтобы не узнали о нем страшную истину. Звери слышат человечий запах. Так люди слышат в Лермонтове запах иной породы…»

– Сказано жестко, как говорят, не в бровь, а в глаз. Однако за этой, я бы сказал, эпатажной жесткостью кроется глубокий анализ творчества Лермонтова, попытка сказать правду о поэте, вопреки сложившемуся о нем общественному мнению. Кстати, это вполне в духе самого Лермонтова.

– Так что имел в виду Мережковский?

– Отвечу словами известного историка русской литературы Михаила Синельникова: «Выговаривая правду прямо и до конца, надо признать, что автор самых проникновенных и чистых православных стихов был отчасти мусульманином». Вот вам пусть не полный, но ответ на то, что имел в виду Мережковский, говоря, что Лермонтов скрывал свою истинную сущность. Но это только одна сторона медали. Есть и иная причина мотивации к скрытности – это татарские корни Лермонтова. Помните, как у Булгакова точно сказано: «…вопросы крови – самые сложные вопросы в мире!.. Есть вещи, в которых совершенно недействительны ни сословные перегородки, ни даже границы между государствами». Именно «вопросы крови» во многом предопределили обращение Лермонтова к духовным смыслам ислама. Поднимая вопросы крови, я имею в виду не только Лермонтова, но общую тенденцию формирования российского этноса в направлении «От Руси к России». Так называется известная книга Льва Гумилева, который очень тонко подметил, что: «Татары – народ не рядом с нами, они внутри нас, они в нашей крови, нашей истории, нашем языке, нашем мироощущении».


Мария Михайловна Лермонтова


– В свете сказанного Михаил Юрьевич, скорее, не исключение, а правило?

– Не столько правило, сколько тенденция, которая имела место быть в истории государства Российского. В этой связи важно отметить большую созидательную роль татарского рода Гиреев, чьи славные представители почти 350 лет занимали в разные годы престолы Казанского, Астраханского Крымского и Касимовского царств, управляли землями материковой Таврии, Кубани, Поволжья, Джемболука, Едисана и Буджака. Известно, что Лермонтов имел прямое отношение к династии Шан-Гиреев по линии матери – Марии Михайловны Арсеньевой.

Важно отметить, что вероятным основателем русского рода Шан-Гиреев, предков не только Лермонтова, но и Григория Сковороды, является казацкий полковник времен Богдана Хмельницкого – Шагин Иван Гирей (Шан-Гирей). Надо сказать, это не единственная в роду Лермонтовых тюркская ветвь. Согласно имеющимся документам, бабушка Шан-Гирея Екатерина и бабушка Михаила Лермонтова Елизавета происходили из рода Аслан-мурзы Челебея, который в 1389 году вместе со своей дружиной перешел из Золотой Орды на службу к великому князю Димитрию Донскому. Все это позволяет сделать вывод, что по линии матери Лермонтов принадлежал к самым знатным и влиятельным татарским родам.

– Интересно, он сам об этом знал?

– Разумеется, должен был знать, как и всякий дворянин, знакомый со своими фамильными гербами. Известно, что у Арсеньевых в гербе два скрещенных ятагана, стрела, подкова и полумесяц, свидетельствующие об исламских корнях их родословной. Кроме того, Лермонтов в Москве часто общался с потомками бывших крымских ханов – Гиреями, среди которых, в частности, были воспитанники Розенов – русский офицер Бота Шамурзаев и государственный чиновник высшего класса, поэт Айбулат-Розен. Это те, о которых доподлинно известно. Думаю, татарский круг знакомых Лермонтова был гораздо шире.

– Интересно услышать о роли Пушкина в формировании особой атмосферы вокруг рода Гиреев. Ведь незримые нити между ними существовали, хотя встреча их так и не произошла.

– Начнем с того, что в новую русскую литературу Гиреев «ввел» Пушкин, сделав героем поэмы «Бахчисарайский фонтан» Крым-Гирея. О любви Пушкина к Анне Гирей сказано уже достаточно. Хотя и этот факт можно рассматривать как нить судьбы от потомка рода Гиреев Лермонтова к Пушкину, мечтавшему связать свою жизнь с Анной.

Впрочем, если говорить о переплетении судеб Пушкина и Лермонтова, то в последние годы благодаря кропотливым исследованиям литературоведов и историков литературы Владимира Казарина и Марины Новиковой было установлено, что оба поэта во время пребывания на Кавказе принимали участие в одном из главных мусульманских праздников Ураза-байрам в ауле Аджи. Это в пяти километрах от Пятигорска.


Федоров Д., Лермонтов в походе на Кавказе. 2000. Фото tarhany.ru


– Как это связано во времени?

– В реальном времени они разминулись, но в пространстве творчества сошлись в одной точке духовных энергий. Однако давайте обо всем по порядку. Летом 1825 года Лермонтов находился на лечении на водах в Пятигорске. Там юный поэт имел возможность посетить главный мусульманский праздник – Большой байрам, или Ураза-байрам. Есть упоминание, что Пушкин с Раевскими за 5 лет до этого, 3 июля 1820 года, тоже были в этом же ауле и являлись гостями на праздновании Ураза-байрама.

При оценке подобных фактов важны не внешние условия, а понимание того высшего духовного начала, которое присутствует в творчестве великих поэтов. Я специально подчеркиваю – великих, вкладывая в это слово свое значение – «отмеченных Всевышним». Если реально отталкиваться от их творческих исканий, пойти как бы вглубь вопроса, то выясняется, что оба поэта не просто были участниками одного и того же мусульманского праздника, но как бы соучастниками некого культурно-исторического действа, которое открывалось только их взгляду, давало пищу только их воображению.

Я бы сегодня не побоялся утверждать, что, находясь в мусульманской среде, в отличие от других гостей, они приобрели и усвоили бесценный опыт соприкосновения с мусульманской культурой, исламскими обычаями и традициями. Хочу подчеркнуть, что сказанное мной не просто предположение. Об этом говорят их бессмертные произведения и, прежде всего, пушкинская поэма «Бахчисарайский фонтан» и лермонтовская поэма «Измаил-Бей», где вы найдете отражение тех впечатлений, что были получены во время празднования Ураза-байрама в Аджи.

– Вы сейчас говорите о том общем, что поразило обоих поэтов на празднике в Аджи, но были и какие-то особенности?

– Да, и эти особенности имеют в нашем разговоре принципиальное значение. Лермонтов, в отличие от Пушкина, проявлял глубокий интерес не только к мусульманской тематике, но и к татарскому языку, стихам и песням татарского народа.

Как я уже говорил, Лермонтов оказался на празднике Ураза-байрам спустя 5 лет после Пушкина. Многие историки литературы, исследователи жизни и творчества Лермонтова отмечали, что уже в отроческие годы он обладал феноменальной памятью. Если говорить о мусульманском празднике в ауле Аджи, то он запомнил все его мельчайшие детали: как в этот день творили молитвы, как проходили конные состязания со стрельбой, сопровождаемые «весельем, ликованьем». Но для нас важно, что самое большое впечатление произвело на юного Лермонтова творчество певца-ашика – стихослагателя, аккомпанировавшего себе на трехструнном сазе.


Султан Керим-Гирей


– Здесь Лермонтов идет дальше Пушкина, концентрируя впечатления от праздника на творчестве певца-стихослагателя. Это еще один срез реальности тех лет, но открылся он только для Лермонтова.

– Хочу обратить ваше внимание, что ашик – стихослагатель, чьи песни несли в себе всю мощь и красоту духа татарского народа! Таким подлинно народным певцом предстал перед юным Лермонтовым 15 июля 1825 года Султан Керим-Гирей. Остается только удивляться, что до сих пор в достаточно обширном лермонтоведении практически отсутствуют специальные исследования о влиянии образа Султан-Гирея на восприятие Лермонтовым мира Востока, его культуры и религии. Тогда в Аджи молодой поэт с упоением слушал редкой красоты песни. Нет сомнения, что рядом были те, кто пересказал пытливому отроку содержание этих песен, одну из которых в 1832 году он включит в свою поэму «Измаил-Бей» вместе с ярким и детальным описанием праздника Ураза-байрам. Образ Султан-Гирея в этой поэме приобретает присущие ему черты подлинно народного певца – поэта, отмеченного печатью благочестия и преданности духовным идеалам ислама.

Хочу заметить, что и Пушкин, и Лермонтов в своих поэмах «Бахчисарайский фонтан» и «Измаил-Бей» выводят образы двух представителей династии Гиреев. Пушкин – правителя Крыма Гирея, Лермонтов повествует о «богоданном» своему народу певце, раскрывая поразивший его в отрочестве образ Султана Керим-Гирея. Последнее обстоятельство имеет для нас особый смысл, так как Лермонтов сам принадлежал к династии Гиреев, которая известна не только своими славными правителями, но, что мне представляется более важным, и династией поэтов.

– А в чем все-таки конкретно проявлялась тяга Лермонтова к своим корням? Где «вопросы крови» проявляются так, что никаких сомнений быть не может?

– «Вопросы крови» тем и интересны, что дают такие ответы, от которых нельзя просто отмахнуться. Открываю четвертый том собрания сочинений Лермонтова, на странице 113 читаем: «Начал учиться по-татарски, язык, который здесь, и вообще в Азии, необходим, как французский в Европе…» Это фрагмент письма, написанного рукой Лермонтова. Поэт не только обращался к истории, культуре и традициям татарского народа, но к самым его корням – татарскому языку. И это не только намерение, поэт использует тюркские слова в речи Печорина (его герой тоже учился говорить по-татарски) и Максима Максимовича в романе «Герой нашего времени».

Вопросы веры


– Вы приводили слова известного историка русской литературы Михаила Синельникова о том, что Лермонтов «был отчасти мусульманином». Хотелось бы узнать ваше мнение по этому вопросу.

– К огромному сожалению, когда речь заходит об исламе в жизни классиков отечественной литературы, даже самые пытливые исследователи или замалчивают эти темы, или стараются в них не углубляться. Синельников нашел в себе мужество ответить честно на весьма непростой вопрос. Я отвечу как мусульманин, если хотите, как потомок славного рода Гиреев: мусульманином нельзя «быть отчасти». Это духовный выбор. Выбор сердца, которое ты должен положить к стопам Аллаха.


Неизвестный художник. М.Ю. Лермонтов. Фото tarhany.ru


Вместе с тем не вызывает никакого сомнения, что Лермонтов, как никто из русских поэтов, был на пути к своим восточным корням. В разговоре с известным издателем Андреем Краевским поэт отмечал: «Я многому научился у азиатов, и мне хотелось проникнуть в таинство азиатского миросозерцания, зачатки которого и для самих азиатов до сих пор мало понятны. Но поверь мне, там, на Востоке, – тайник богатых откровений».

– Такое впечатление, что это говорит европеец по культуре и складу ума.

– Это обманчивое впечатление, и вот почему. Нам сегодня надо принять ту простую истину, что евразийское начало было заложено в структуре сознания всех народов Российской империи. Главный смысл двуглавого орла в том, что он в равной степени взирает и на Европу, и на Азию. В этой связи важно понять, как человек европейской культуры и, как он сам пишет, с «русскою душой», Михаил Юрьевич в тоже время не может жить без «тайных откровений» азиатского мира, которые восходят к Корану. С точки зрения европейских особенностей творчества Лермонтова нельзя не упомянуть идеи романтизма, декабризма, политического прогресса. Азиатские особенности заключаются в его тяге к татарским корням, языку, мусульманским мотивам в поэтике произведений поэта.

Думаю, что постановка вопроса – был ли хотя бы отчасти мусульманином Лермонтов – вообще не должна иметь места. Важно – другое, понять, как на уровне духовных откровений его душа устремлялась к сурам Корана. Как вслед за Пушкиным он создал бессмертные произведения, несущие идеи Корана, отражающие духовные смыслы ислама.

Для начала важно определить, если можно так сказать, основной вектор лермонтовских исканий:

Не веры я ищу – я не пророк,
Хоть и стремлюсь душою на Восток.

– В этих словах Лермонтова проявляется его мятежный дух, «дух сомненья». Вы полагаете, что это ключевая фраза для понимания духовных исканий поэта?

– Безусловно. Лермонтов в этих словах из поэмы «Сашка» позволяет нам заглянуть в «святая святых» своего внутреннего мира в переломный период его творчества (1835 – 1836), когда он словно вырастал из рамок романтизма. Именно в эти годы он скажет: «Стремлюсь душою на Восток». И это будут не просто слова. Он начнет изучать татарский язык и всей душой устремится к духовным смыслам ислама.


Военно-Грузинская дорога близ Мцхеты (Кавказский вид с саклей). Картина М.Ю. Лермонтова, 1837 г. Фото dic.academic.ru


– Здесь он повторит путь Пушкина к «Подражаниям Корану»?

– Нет, не думаю… Здесь, скорее, ясно проявляется его неповторимый путь, в котором важна не внешняя схожесть смыслов, а попытка передать некое непостижимое содержание Корана, его способность затронуть самые тонкие струны человеческой души. Его зрелые стихи выражают непреклонную волю путника, жаждущего вернуться на родину и смиренно молящегося Аллаху:

Но сердца тихого моленье
Да отнесут твои скалы
В надзвездный край, в твое владенье,
К престолу вечному Аллы.

Путь к престолу Аллаха пролегал для Лермонтова через освоение основ татарской культуры, изучение татарского языка, обычаев и традиций, которые невозможно отделить от исламских. Ссылка Лермонтова оказалось дорогой на Восток, где он погружается в мир исламских энергий:

И вижу я неподалеку
У речки, следуя Пророку,
Мирной татарин свой намаз
Творит, не подымая глаз;
А вот кружком сидят другие.
Люблю я цвет их желтых лиц,
Подобный цвету ноговиц,
Их шапки, рукава худые,
Их темный и лукавый взор
И их гортанный разговор.

И вот отсюда, от этой пропитанной духом Востока среды, вырастает интерес к духовности ислама:

Быть может, небеса востока
Меня с ученьем их Пророка
Невольно сблизили…

– Известно ли, какие переводы Корана были основой для его «подражаний»?

– Вы правильно определили стихи Лермонтова, написанные под влиянием чтения Корана, – «подражания». И вот почему. В своих знаменитых «Подражаниях…» Пушкин старался придерживаться буквы первоисточника, в то время как Лермонтов более свободно работал с текстом, пропуская как бы через себя духовные смыслы Корана. Если сравнивать их подходы, то Пушкин создает нечто ближе к переводу, Лермонтов более импровизирует.

Читать Лермонтов мог известный французский перевод Корана, сделанный с арабского языка Андрэ дю Рие еще в 1647 году. По отдельным моментам мог консультироваться у своего учителя основ тюркского языка, известного азербайджанского просветителя Мирзы Фатали Ахундова.


Федоров Д., Лермонтов в походе с терскими казаками. 2000. Фото tarhany.ru


– Вы говорите об импровизациях на тему конкретных сур Корана?

– Да, и их не мало. Остановимся на наиболее характерных. Импровизации смыслов, восходящих к суре 52 «Гора» и суре 91 «Солнце», мы находим в лермонтовских строчках:

Клянусь я первым днем творенья,
Клянусь его последним днем,
Клянусь позором преступленья
И вечной правды торжеством.
Клянусь паденья горькой мукой,
Победы краткою мечтой;
Клянусь свиданием с тобой
И вновь грозящею разлукой.

Знаменитая «клятва» стилистически связана с высокой риторикой и внутренней силой ранних мекканских откровений. Да и называется, как 72-я сура «Аль-Джинн»:

Клянусь я первым днем творенья,
Клянусь его последним днем,
Клянусь позором преступленья
И вечной правды торжеством.

Эти четыре строчки – словно из пушкинских «Подражаний…». Но далее вступает Лермонтов, в его ни с чем не сравнимой устремленности к Аллаху:

Хочу я с небом примириться,
Хочу любить, хочу молиться,
Хочу я веровать добру.
Слезой раскаянья сотру
Я на челе, тебя достойном,
Следы небесного огня –
И мир в неведенье спокойном
Пусть доцветает без меня!

Пророк Мухаммад становится для Лермонтова идеалом справедливости и милосердия. Поэт называет Мухаммада «великим», наделяет «святого пророка» чертами подлинного избранника Аллаха:

Того, кто презирал людей и рок,
Кто смертию играл так своенравно,
Лишь ты низвергнуть смел, святой пророк!

А вот в стихотворении «Стансы к Д***» Лермонтов говорит о том, что все связанное с именем Мухаммада не имеет цены:

Так за ничтожный талисман,
От гроба Магомета взятый,
Факиру дайте жемчуг, злато
И все богатства чуждых стран –
Закону строгому послушный,
Он их отвергнет равнодушно!


Решетнев М., Лермонтов на Кавказе. 1995. Фото tarhany.ru


Образ пророка в поэзии Лермонтова – это не только новый взгляд на историю ислама. В его потрясающих интерпретациях заложены глубочайшие смыслы, которые особенно актуальны сегодня. Лермонтов, как никто другой, глубоко раскрыл тему воздаяния тем, кто путает религиозные и политические цели, отступая от заветов пророка.

В поэме «Аул Бастунджи» он предупреждает, что есть грехи, которым нет прощения на небесах:

Когда придет, покинув выси гор,
Его душа к обещанному раю,
Пускай пророк свой отворотит взор
И грозно молвит: «Я тебя не знаю!»
Тогда, поняв язвительный укор,
Воскликнет он: «Прости мне! умоляю!..»
И снова скажет грешнику пророк:
«Ты был жесток – и я с тобой жесток!»

– Мы знаем, что заступничество – одна из божественных привилегий пророка. Лермонтов очень ярко и образно показывает, что поступавший вопреки высокодуховным заветам Корана мусульманин лишается заступничества пророка перед Аллахом.

– По воле Аллаха Лермонтов оказался связанным с событиями, которые привели к прозрениям, позволяющим сегодня поставить его в один ряд с теми, кто создавал мосты для диалога культур и цивилизаций на евразийском пространстве. Находясь в пространстве русской культуры, он был также близок народам мусульманского Востока, как мыслители-гуманисты Китаб Коркуд, Манас, Ахмед Ясави, Алишер Навои, Махтумкули, Абай, Мухтар Ауэзов, Чингиз Айтматов и др.

– Мы начинали наш разговор с определения Мережковского о том, что Лермонтов был не тем, за кого себя выдавал. Хотелось бы услышать, в какой мере Лермонтов все-таки был связан с исламом?

– Вы знаете, а пусть вам ответит сам Лермонтов:

Не обвиняй меня, Всесильный,
И не карай меня, молю,
За то, что мрак земли могильный
С ее страстями я люблю;
За то, что редко в душу входит
Живых речей Твоих струя,
За то, что в заблужденье бродит
Мой ум далеко от Тебя;
За то, что лава вдохновенья
Клокочет на груди моей;
За то, что дикие волненья
Мрачат стекло моих очей;
За то, что мир земной мне тесен,
К Тебе ж проникнуть я боюсь,
И часто звуком грешных песен
Я, Боже, не тебе молюсь.
Но угаси сей чудный пламень,
Всесожигающий костер,
Преобрати мне сердце в камень,
Останови голодный взор;
От страшной жажды песнопенья
Пускай, Творец, освобожусь,
Тогда на тесный путь спасенья
К Тебе я снова обращусь.

Лермонтов был на пути к Богу. Он был еще совсем молод. И если бы не пуля Мартынова, кто знает, какие вдохновенные «Подражания Корану» Михаила Лермонтова увидели бы свет.





По материалу издания   «Реальное время»

Комментарии () Версия для печати

Добавить комментарий

Станислав Беспалько 11 Марта 2017г.
Ответить

И все это время мы не знали, что все на самом деле так было.

Руслан 14 Февраля 2017г.
Ответить

Насколько культуры российских народов переплетены. Редакции надо писать больше таких материалов, поскольку они обогащают и сближают, а это то, чего сегодня так не хватает

Яндекс.Метрика